МГИМО в лицах: Николай Николаевич Болотов

Если ты уверен, что в 18 лет нужно точно определиться с призванием, а крутые повороты в жизни – удел фильмов об американской мечте, то читай новое интервью в рубрике #мгимо_в_лицах. Наш сегодняшний герой – руководитель Театра-студии МГИМО Николай Николаевич Болотов – работал инженером, актёром, режиссёром, продавцом книг и даже Дедом Морозом. История его жизни поможет понять, как ступить на тот самый «свой путь», который все ищут, но никак не найдут.

– Каким был Ваш профессиональный путь от МХАТа до МГИМО?

– С подросткового возраста я вечно пропадал в разных театральных студиях. Потом, правда, попытался из этого «вынырнуть», приобрести нормальную инженерную профессию: поступил в технический институт, очень много начертил чертежей и… начертив их, на четвертом курсе ушёл оттуда, поступил в школу-студию и попал в МХАТ, будучи молодым актёром, полным надежд и чаяний. В этот же год пришёл в театр Олег Ефремов. Он руководил раньше театром «Современник». В «Современник» тогда все стремились, чтобы приобщиться к речи, которая была слышна в Москве, на улицах, в квартирах – речи русского человека того времени. МХАТ же был классическим-классическим: талантливые актёры говорили великолепно поставленными голосами, ходили по сцене, а зрители несколько скучали. Поэтому на приход Олега Николаевича возлагались очень большие надежды. Так что мы пришли туда с предвкушением, что МХАТ снова воссияет с нашим появлением.

– Вас двоих?

– Да (смеётся). В театре я работал 20 лет: были свои взлеты и падения – так же, как и в государстве, ведь театр как раз и отражает жизнь страны. В 80-х общество поделилось: одни хотели жить как раньше, другие яростно не хотели этого, как пел Цой – «мы ждём перемен». Театр разделился (прим. авт.: в 1987 году МХАТ разделился на 2 театра: им. Горького и им. Чехова). Тогда это было время яростных ссор, споров, каждую неделю мы там собирались, и, в общем, взмывали вверх клинки. В конце концов я не выдержал и вместе со своей женой ушёл из театра. Как раз наступили 90-е, когда можно было предпринять всё, что угодно. Перед нами открывался такой карт-бланш необъятный. В одно время я ставил спектакли и руководил труппой в театре на Раушской.

Лет 7 я там пытался ставить спектакли, сам играл вместе со всеми, администрировал, пытался привлечь туда зрителей, а также занимался торговлей книгами. В театр в то время в основном водили только детей, а взрослые предпочитали экономить деньги. Поэтому мы больше ставили детские спектакли, и я освоил замечательную роль Деда Мороза.  Он очень «подкармливал» меня. Я был таким оригинальным Снежным Дедушкой, немного хулиганистым, но это очень нравилось публике, особенно детям.

Потом я как-то от этого многостаночного дела устал и взмолился Богу, чтобы он послал мне группу студентов, с которыми я бы занимался своим любимым делом. И мне через две недели позвонили и предложили руководить культурным центром в МГИМО. Так что это было «указание сверху».

– Вы до этого не думали о том, чтобы идти в режиссуру?

– Я очень боялся. Режиссёр во МХАТе – это очень умный недосягаемый человек. Потом только понял, что меня это увлекает, и вполне меня могут «перетерпеть» как режиссёра. И здесь, в МГИМО, я обрёл счастье работы со студентами, потому что все они для меня умники и умницы, как у Вяземского. Они меня воспитывают, они мне дают свою энергию, свой разум, своё сердце, и я вот в этом всём купаюсь.

– Насколько режиссёр и актёр — разные профессии?

– Актёр часто должен самостоятельно находить зерно и сверхзадачи роли, чтобы это шло от тебя, а не от какого-то выдуманного персонажа. А режиссура – это совсем другое. Одновременно ты фантазируешь на тему того, каким может быть этот спектакль, как в него войдут актёры, как их направить туда, потом как всё это меняется, как не застопориться на какой-то одной своей идее, которая может быть и ошибочна, – это вот своеобразная такая профессия.

– А ступор на одной идее — это фатально для спектакля?

– Нет, есть режиссёры, которые заранее продумывают весь спектакль, получается постановка, сделанная на дому. Но для меня итоговый вариант – всегда неожиданность, поэтому люблю приводить в пример своим студентам слова Анны Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», – и вот из этого разного сора словесного, из этой болтовни на репетициях вдруг рождается что-то неожиданное. А не то, что я что-то сочинил, такой гениальный, пришёл, сказал актёрам, что вот как я придумал, все сказали: «Ну, Николай Николаевич, Вы — придумщик!» – и повесили мой портрет на дверях МГИМО.

– У Вас есть какой-то почерк или какие-то авторские приёмы?

– Конечно, есть мой лошадиный почерк (смеётся). Вот как я работаю с актёрами. Говорю: «Ну, начнём!». И актёр или актриса принимаются читать текст. Я говорю: «Ну, давай встанем», «Давай пройдёмся», «Давай войдём в эту комнату», «Давай начнём воображать себе, как ты можешь войти, как это сказать, с чего начать, что ты здесь делаешь» – начинаем с простых вещей, а потом уходим в более сложные, философские и религиозные мысли.

– Студенты отличаются от профессиональных актёров?

– Конечно. Для меня всё-таки настоящее искусство – оно в любительском театре, потому что оно свободно. В профессиональном театре воленс-ноленс думаешь о том, чтобы понравиться зрителю. А не о смысле того, что ты несёшь. То есть ты думаешь о смысле, конечно, но вот сзади у тебя как какая-то такая мысль: «Надо бы вот тут посмешнее, а тут поплаксивее», — и так далее, и всё это искажает саму картину.

– Что Вы в основном ставите?

– Меня интересует в основном русская драматургия, классика, современный этап, потому что изучение русского национального характера – это страшно интересно. Русский человек – это что-то потрясающее. Россия для меня – это страна великолепная, очень таинственная, очень бурная, очень страстная, очень молчаливая, очень сонная, очень смешная и очень блистательная. Вот одновременно, это очень странно. Может быть, все страны мира такие таинственные, но для меня Россия – это всегда некое удивление.

– Есть ли рецепт успешного спектакля?

– Я не очень боюсь провала. Актёры лишь несут мысль, которая заложена. Она часто парадоксальна, часто приводит человека в тупик. И если зритель пришёл и поговорил с актёрами на определенную тему, и он, уходя, продолжает диалог, то наша миссия выполнена. Зритель чувствует, когда с ним разговаривают на равных, а не как с идиотом – вот тебе три притопа, три прихлопа, здесь улыбнулись, здесь обнажили часть своего тела, и зритель ахает.

– В фильме «Москва слезам не верит» говорили, что останется одно сплошное телевидение, театр умрёт. Что заставляет людей идти в театр, почему это искусство не умирает?

– Меня вообще удивляет русский народ. Ему уже лет двадцать суют по телевидению разную жвачку, кисло-сладкую и отвратительную, – а эти в очереди на Врубеля, на Серова… Неубиваемый народ. И при тотальной цензуре люди всё равно жили и творили: Хуциев, Тарковский, Солженицын. И сейчас всё равно живут люди, и их не обмануть разной чепухой.

– Когда Вы только попали в театр, были какие-то ожидания, которые не воплотились?

– Конечно. В советское время меня определили как социального героя, я очень часто играл рабочих и крестьян. И это было довольно скучное занятие, я вам скажу. Попадётся ещё пьеса, написанная так, знаете ли, «простенько и со вкусом» о деревне, о каком-нибудь колхозе — ну и попробуй это сыграть всерьёз. Но мы старались это исполнять как-то. Правда, играть это постоянно – можно и затосковать совсем. Но попадались и роли стоящие, и режиссёры интересные.

– Есть ли возможность бороться с такой системой?

– Был у меня один коллега. Он просто исполнял очень точно ремарки, которые очень серьёзно прописывал автор: в этот момент герой хохочет, – и актёр начинал хохотать. Или «подпёр голову рукой» – он подпирал, и делал это так, что все начинали валяться со смеху. Так он подчёркивал всю нелепость и глупость, заложенную в этих заказных пьесах.

– По-другому ли Вы начали восприниматься спектакли и фильмы, когда стали понимать механику, режиссуру?

– Нет, я, когда смотрю спектакли или кино, отбрасываю всю механику и хочу получить от этого эстетическое удовольствие. Когда мне врут, я очень оскорблённый выхожу из театра. Меня как ребёнка обманывают, какую-нибудь фигню покажут, а я ожидал что-то от этого. А тут мне говорят: «Кто смотрел, тот дурак» — я обижаюсь.

– Расскажите, что Вам запомнилось из гастрольного прошлого.

– Каждый год летом мы разъезжали по всем городам и весям нашей необъятной родины. Спектакль вечером, а днём мы ходили по городу, гуляли, смотрели, заглядывали в разные переулки, тупички. Начиналось всё это с центральной площади, где стоял (везде) Ленин. И у нас была коллекция Лениных. Они были совершенно разные: были маленькие Ленины, такие детишки, были покрупнее, были здоровенные Ленины, были Ленины с двумя кепками: одна в руке, другая на голове, был Ленин – голова просто. У нас сложился ритуал: мы страшно издевались, очень хохотали, кто выдумает лучше историю про этого Ленина.

И потом, бродя по городу, я обязательно находил место, где стояла церковь, обязательно полуразрушенная, берёзки прорастают сквозь купола, и обязательно помойка. Сначала это было мною воспринято элегично, с мягкой грустью. А когда понял, что так везде, пришла тоска. Нельзя быть России полуразрушенной такой, с этим идолом в каждом городе. Для меня 90-е годы стали временем освобождения, хотя этот период был трудным.

– На что бы Вы посоветовали нашим читателям сходить сейчас в театр в Москве?

– Сам я хожу в «Студию театрального искусства» под руководством известного режиссёра Сергея Женовача. Там для меня разговор со зрителем, разговор с умным человеком через автора (у него плохих авторов не бывает, все интересные).

– Какие последние фильмы или сериалы Вы посмотрели, которые могли бы посоветовать?

– «Однажды в Голливуде» посмотрел и «Не смотрите вверх». Наш фильм замечательный «Один день Ивана Денисовича» Панфилова. Он сделан мастером.

– Какие спектакли Театра-студии МГИМО ждать зрителям в этом сезоне?

– Два спектакля у нас сейчас в работе: «Танго под дождем» по пьесе Володина «С любимыми не расставайтесь» (будет поражать зрителей в апреле) и «Женитьба Бальзаминова» Островского (можно будет увидеть в мае).

Беседовала: Анна Агеева (3МО)
Пресс-служба Студенческого союза